В тот тёплый летний день я находился у подножия холма, ведущего к озеру на «Романтике». Вокруг круглой сцены, которая была наполовину задёрнута ширмой, собралось немало людей – гораздо больше, чем их могли вместить все корпуса санатория. На сцену вышла декламатор, которая поприветствовала отдыхающих и гостей, после чего объявила виновника торжества – Максима Дунаевского. На сцену под аплодисменты действительно вышел маэстро. Он сказал, что польщён приглашением в эту обитель безмятежности и романтики, и по столь знаменательному случаю он впервые споёт свою новую песню. К зрителям вышли несколько музыкантов с инструментами и три бэк-вокалистки с микрофонами, после чего Дунаевский исполнил заводной и зажигательный трек, сорвав бурные и продолжительные овации.

После того, как маэстро с музыкантами покинул сцену, к зрителям вновь поднялась дама-декламатор. Она сообщила, что далее в программе будет спектакль местного театра «Вдохновение». Те люди, которые пришли лишь ради Дунаевского, начали расходиться.

Я обратил внимание на мальчика, который на «ватрушке» скатывался с набережной озера по покрытому травой холму, едва уворачиваясь от людей вокруг сцены. Дождавшись, когда он в очередной раз помчится с горы, я неожиданно появился перед ним в конце движения, остановил его средство передвижения и сделал ему нагоняй. Мальчик надулся, закинул «ватрушку» на спину и отправился в сторону первого корпуса.

После начала спектакля я зашёл за кулисы. Они представляли из себя импровизированную гримёрку и несколько примерочных со шторами. Немногочисленные актёры и актрисы театра готовились к своему выходу на сцену. Среди них выделялся один пожилой мужчина, которому было явно за 60 лет. Иногда я ловил его взгляд, в котором была бездонная грусть и безысходность. И всё же каждый раз, когда он выходил на сцену, он играл именно так, как того требовала роль.

Проведя за кулисами минут десять, я вышел с обратной стороны сцены и поднялся к набережной озера. Где-то на дальнем берегу безмятежно прогуливались сиреневые единороги в серый горох, а ранетки, в изобилии растущие на склоне вокруг набережной, осадили огромные белые бабочки с оранжевыми кругами на крыльях.

Неожиданно я услышал крики и вздохи со стороны сцены. Из-за кулис на сцену начали выбегать все актёры. Я быстро спустился вниз. Труппа театра собралась вокруг самого старого актёра, который не подавал признаков жизни. Я позвонил дежурной медсестре.

– Женя! У нас нештатная ситуация. Срочно нужна скорая и полиция у сцены.

Уже через две минуты под вой сирен к сцене подъехали две машины. Врачи скорой, подбежав к актёру, некоторое время использовали дефибрилляторы, но после десятка разрядов полной мощности оставили свои попытки и положили бездыханное тело на носилки, накрыв простынёй. Полицейские тем временем опрашивали актёров и зрителей с ближайших рядов о случившемся.

Ещё до того, как полицейские добрались до меня, завыла сирена аварийного оповещения санатория.

– Внимание! Начинается апокалипсис! – объявил голос. – Всем отдыхающим срочно пройти в свои комнаты!

Люди начали быстро уходить в сторону жилых корпусов. Полицейские и медики расселись по своим машинам и тоже уехали от окружавшего озеро холма. Погода начала портиться – небо заволокло тёмными тучами и подул сильный ветер. Я отправился в сторону лечебного корпуса. Ещё до того момента, как я выбрался с лесной дороги, хлынул сильный дождь. Я добежал до старого здания столовой и решил переждать ненастье под козырьком.

Прошло минут десять – а дождь и не думал стихать. Мне позвонила дежурная медсестра.

– Женя! У нас беда в третьем корпусе!
– Что случилось? – спросил я.
– В здании потоп. Входную дверь заблокировала автоматика. Отдыхающие в панике.
– А где Оксана? – вспомнил я о медсестре в третьем корпусе.
– Она со мной и боится туда идти, – объяснила девушка. – С холма третьего корпуса на нас льются водопады грязи.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю, – пообещал я и повесил трубку.

Выбравшись из-под козырька, я помчался по обходной дороге к третьему корпусу. Он стоял на самой высокой горе санатория, и вся вода, упавшая с неба на дорогу вокруг здания, в итоге утекала вниз к лечебному корпусу. Я подошёл к входной двери и попытался её открыть, но она не поддавалась. И даже секретный код 1603 не срабатывал. Тогда я обошёл здание с торца, нашёл приоткрытое окно в комнате отдыха и через него пробрался в корпус. Воды внутри было уже по колено, и она продолжала активно стекать с потолка. Я открыл комнату отдыха и вышел в коридор к отдыхающим.

– Без паники! – успокоил я людей. – Сейчас мы выберемся отсюда.

Я прошёл в кабинет медсестры и отыскал в ящике стола спасительный ключ. Затем я направился к запасному выходу, ведущему во второй корпус, и открыл его. Узкий коридор, соединённый с соседним зданием, не был освещён, но где-то в конце пути виднелся свет, и отдыхающие быстро отправились прочь из затопленного здания, освещая себе путь тусклым светом смартфонных фонариков. Когда все люди ушли в безопасное место, я на всякий случай прошёлся по всем этажам корпуса, после чего позвонил дежурной медсестре.

– Отдыхающие спасены, – сообщил я Жене добрую весть. – Здесь понадобится техник из охраны и клининг.

Спустя несколько дней я сидел в овальном кабинете администрации Междуреченска и общался с мэром. Я в подробностях рассказывал ему о том дне, когда случился апокалипсис, демонстрировал фотографии с места событий и отчёты аудиторов страховой компании о финансовом ущербе. В какой-то момент мэр остановил меня. Он поднялся со своего кресла и начал прогуливаться вдоль стола, повторяющего форму кабинета.

– Жентяй! Я всё понимаю. Апокалипсис – неизбежное зло, чёрт с ним. Финансовый ущерб – тоже дело поправимое. Но скажи, почему ты позволил ему умереть?

Глава города вернулся к своему креслу, сел в него и с укором посмотрел на меня.

– Ты же наверняка видел, что ему нужна помощь? – сказал мэр.
– Если бы я не замечал этого, я бы вряд ли вернулся на «Романтику», – ответил я. – Да, ему требовалась помощь.
– Так в чём же проблема? – поинтересовался мэр. – Почему ты ему не помог?

Передо мной поверх горы бумаг, усеянных отчётами и графиками, лежала перьевая ручка. Я взял её и повертел в руках.

– В тот день мне пришлось сквозь апокалипсис пробираться в третий корпус, – начал объяснять я. – К людям, которые оказались в ловушке. Им было страшно, они боялись за свою жизнь. Я лишь приоткрыл им дверь – и они сами, безо всяких подсказок отправились к спасительному выходу.

Я отложил в сторону кипу бумаг, взятых для отчёта мэру, вытащил из лежащей посреди стола пачки офисной бумаги чистый лист и положил его перед собой.

– Но тот актёр уже ничего не боялся, – продолжил я. – Он потерял то, что больше всего ценил. Что-то, что уже не вернуть. И жизнь для него лишилась всякого смысла.

Я положил ручку на лист бумаги и посмотрел на русоволосую девушку, сидевшую по другую сторону стола.

– Всегда можно найти волшебный ключ и открыть им спасительную дверь. Но невозможно помочь человеку, если он сам этого не хочет.